Поколение победителей - Страница 24

Трясло в полете страшно, при снижении на посадку были какие-то рывки, потом жестковатое касание и долгий пробег. Думал, быть аварии, но ничего, ближе к концу дорожки нехило так дернуло, и остановились. Судя по реакции пассажиров, все планово и спокойно. Каково было мое удивление, когда при выходе позади самолета я увидел техников, скатывающих здоровенный тормозной парашют!

Москва встретила мелким моросящим дождем. На выходе из здания аэровокзала нас уже ожидал молодой, спортивного сложения человек характерного вида.

– Товарищ Музыкин? – приветствовал он нашего спутника, неуклюже вытянувшись по стойке «смирно» в штатском костюме. – Лейтенант Смирнов, вас просили встретить…

– Можно документы? – Полковник даже не напрягся, значит, момент штатный.

– Пожалуйста. – Корочка в руке распахнулась как пасть гадюки, тренируются они ее предъявлять, что ли?

– Забирайте молодых людей, – улыбнулся Петр Степанович, внимательно изучив документ. Было видно, что он рад хорошему завершению собственной миссии. – Удачи!

Полковник передал портфель лейтенанту и, коротко попрощавшись, пошел обратно.

– Прошу в машину! – произнес встречающий строгим голосом, дождавшись, когда Музыкин скроется под широченным козырьком новехонького здания Домодедовского аэровокзала.

– Спасибо… – Хоть тут такси не «Победа», нормальная черная «Волга».

Товарищ Смирнов предупредительно распахнул заднюю дверь, которую сам и закрыл, дождался, пока мы с Катей поместимся в салоне. Стартовал он, к моему удивлению, необыкновенно резко, ничуть не хуже RAVчика. Быстро вписался в поток и погнал километров под сто в час.

Через несколько минут, выбравшись за город, водитель, полуобернувшись, продолжил диалог:

– Я работаю начальником охраны Александра Николаевича Шелепина. Петр, правильно?

– Да, именно так.

– С настоящего момента вы внебрачный сын старшего брата Александра Николаевича, того, который погиб в войну.

– Если нужно партии, – попробовал пошутить я, но осекся, поняв, что слова приняты совершенно серьезно.

– Вы не должны общаться с кем-либо, кроме Александра Николаевича, – добавил водитель, – со мной тоже.

– Совсем? – притворно удивился я.

– Да, за исключением самого необходимого.

Неудивительно, что дальше мы ехали молча. Странный низкий звук мотора, сильный гул откуда-то снизу, похоже, от плохо отрегулированного заднего моста, и темнеющая морось за окном. Опять потянуло в сон, тем более смотреть оказалось решительно не на что, все те же надоевшие деревья. Движение, конечно, тут было на порядок более оживленным по сравнению с Н-Петровском или даже Кольцовом, но, кроме тусклых фар и размытых силуэтов все тех же надоевших «Волг» и «Побед», ничего увидеть не удалось.

До загородной усадьбы, которая, очевидно, и являлась местом назначения, добрались уже совсем в темноте. Богато живут, хотя до олигархов и высших чиновников моего времени, конечно, как до Луны пешком. Но далеко не хрущеба. Славный такой коттеджик тысячи на полторы-две квадратов, не меньше. Земли не пожалели, прирезали вместе с лесом, и прибрано на участке неплохо. Даже газон в наличии, для весны – в идеальном состоянии.

Смирнов провел внутрь и «сдал» нас здоровенной суровой тетке, одетой в белую кофту и темно-коричневый сарафан. Портфель с оборудованием, что характерно, не отдал, унес с собой, надеюсь, в сейфе места хватит. Домоуправительница, это сомнений не вызывало, провела нас из скромно обставленного, несмотря на мраморный пол, холла в левое крыло. Лениво поинтересовалась, одну или две комнаты выделить (увы, сомнений в ответе Кати не было). После величавого жеста, типа, располагайтесь, удалилась, покачивая плечами (бедра для этого действия были слишком тяжелы).

Настоящее счастье – это горячая вода и канализация. Без электроосвещения даже жить проще. А уж если кто будет говорить про важность телевизора и Интернета – даже слушать не стоит. Это я понял за прошлую неделю точно. Зато теперь наконец по-человечески помылся под душем каким-то розовым импортным мылом. С удовольствием покрутил краны производства капиталистической Финляндии, привычно стиранул плавки и носки. Жизнь-то налаживается!

Дополз до огромной двуспальной кровати и отрубился.

Утро наступило ближе к обеду. Тяжелые портьеры были задернуты, и яркое солнце едва-едва пробивалось через их плотную основательную ткань. Под бок давила пружина уродского матраса, далекого предка современного икеевского латекса.

Комната имела средний размер, метров двадцать пять – тридцать. Бедноватая обстановка, особенно белая тумба, комод и спинка кровати резко контрастировали с отделкой. Шикарный наборный паркет, сходящийся узором к центральному «узлу», золотистые с серым рисунком обои на тканевой основе, высокий, метра три с половиной потолок с лепниной по периметру и над люстрой. Последняя – семирожковая, с хрустальными цветами-плафонами. Открытый шифоньер, тоже противно-белый и пустой внутри, стоял рядом с массивной дверью из дуба или чего-то похожего.

Оделся, проведал белого друга. На полочке под туалетным зеркалом, кроме прочего, нашлась коробочка с новой зубной щеткой из натуральной щетины и пачка болгарского «Поморина». После процедур вылез в холл. Теперь широкие застекленные двери, ведущие в глубь дома, были призывно распахнуты, изнутри доносился тонкий вкусный запах, прямо как на ресепшене приличного отеля.

Столовая впечатляла. В высоком застекленном зале с двойным светом играла тихая музыка, что-то классическое. В центре – огромная, по-театральному закрепленная люстра. Стены простые, светло-бежевые, в мелкий рисунок-рубчик, обои уже знакомого по спальне качества. Стол один, поставлен в банкетных традициях буквой «Т», приборов не имелось, только жесткая от крахмала скатерть с вышивкой по краю. Стулья, как ни странно, вполне обычные – без подушек, с легкой гнутой спинкой и изящными, чуть растопыренными ножками. В углу что-то типа небольшой барной стойки, бутылки, вазы с фруктами и сладостями, рюмки. Рядом занавеска, из-за которой слышно шевеление кухни.